Miromania

Иванна Жарова

Другое время

= ИЗАМБАР =

Повесть

Страница № 10

     - Я ничего не отрицаю, Доминик. Ничего и никогда. Я только говорю, что для человека трёхмерного мира, неуклонно стремящегося к плоскости как к более простой модели, Бог, естественно, троичен, причём Третье стремится к выпадению из Триединства по аналогии, ибо картина Бога отражает картину мира человека. Я просто констатирую факт. И я уже почти добрался до Filioque. Я не отрицаю и морали по той причине, что слабо представляю смысл этого понятия. Я упомянул о плоскостном юридическом мышлении в противовес сознанию и восприятию, открытому для абсолютного божественного блага с бесконечным доверием, недостаток которого и проявляется как зло, понятие вторичное и относительное. Если я что и отрицаю, Доминик, так это манихейское двуначалие.
     - Ты выворачиваешься, Изамбар! Ты говоришь о Троице как о способе восприятия Бога человеком. Троица - не способ восприятия, а сам Бог.
     - Ты можешь это доказать, Доминик?
     - Это догмат, Изамбар. А ты говоришь ересь.
     - Сожги меня, Доминик.
     - Нет, Изамбар. Я уверен, что ты говоришь всё это нарочно.
     - Хорошо. Можешь считать, что я пошутил.
     - Пошутил?
     - Ну да, пошутил. - И он снова тихо рассмеялся. - Ты уже забыл, Доминик, что я сказал: если у геометра достаточно чувства юмора, он может поиграть в игру, правила которой задали богословы. Ты ведь богослов, Доминик! А богословы шуток не понимают, особенно таких. И они редко утруждают себя доказательствами. Ты можешь, например, приказать снова сечь меня плетьми. Богословы всегда считали плети очень убедительным средством. Меня это нисколько не удивит и не огорчит, уверяю тебя. Я ведь монах и к тому же геометр. Я привык решать задачи, а там всегда стоит слово "дано" - я умею принимать, и умом, и сердцем, и плотью. Меня можно бить, меня можно жечь огнём и железом - я ничему не противлюсь и на всё согласен. Но у меня есть право монаха - молчать, и право геометра - шутить. Так что имей в виду - большая часть того, что я говорю, обратима в шутку. Моя математика - не более чем игра ума. Но если в тебе тоже проснётся математик, ты подыграешь мне. Видишь ли, геометрия отличается от богословия прежде всего тоном, и не надо быть музыкантом, чтобы почувствовать разницу. Взять хоть те же евклидовы допущения… В математике плеть не считается аргументом и не принят авторитарный тон со времён Пифагора. Принимается только доказательство. Докажи мне, что я не прав, Доминик. Честное слово, ты очень меня этим порадуешь!
     Последняя фраза была сказана с проникновенной искренностью. Изамбар действительно ни на чём не настаивал. Епископ снова почувствовал себя неловко. Ему никогда не доводилось встречать столь лёгкого и открытого человека.
     - Извини, Изамбар. Не могу. Мне самому жаль, что я больше богослов, чем математик. Говори дальше, пожалуйста. Я тебя слушаю.
     - И ты разрешаешь мне шутить?
     - Конечно.
     - Правильно, Доминик, - кивнул Изамбар. - Потому что иначе я мало что могу тебе сказать. Ты не обращал внимания, что с серьёзным видом люди обычно повторяют чужие мысли? Человеку вообще свойственно утверждать то, о чём он не имеет настоящего понятия, и молчать о том, что он знает. Именно поэтому я ни на чём и не настаиваю, в отличие от богословов. И поэтому же я легко могу понять ход их мыслей. Например, на твоём месте как богослов я не упустил бы случая отстоять трёхмерность и мораль. "А не приходит ли тебе в голову, Изамбар, - спросил бы я, - что мир людей и их сознание таковы, каковы они есть, потому что этого хочет Бог? Ты вот всё говоришь о бесконечности, но забываешь о главном - Бог обладает властью над своим миром. Именно это качество Бога наиболее важно для людей. Людям нужно, чтобы их карали и миловали, наказывали и прощали, а Богу нужно, чтобы Его восхваляли и боялись. Без справедливости и закона, без страха вся земля давно превратилась бы в Содом, но такой "многомерности" Бог Сам не допускает. Он проявляет Себя перед людьми как суровый Отец, приходит к ним как кроткий Сын и ещё посылает Духа Утешителя. Последнее, правда, менее конкретно, но тут, Изамбар, присутствует любимый тобою мотив тайны, как и в триединстве. Практически, в сознании людей карающий Отец и всепрощающий Сын уравновешивают друг друга, а Дух служит между ними связующим звеном и, в общем-то, как таковой не особенно осознаётся Сам по Себе. Видишь, Изамбар, людям нужна конкретика. Не все же занимаются математикой! Люди боятся бесконечности и не понимают абстрактного. Зато они боятся также и небесной кары, и земных начальств, а это главное. Данная ситуация, очевидно, более всего устраивает Самого Бога. Или ты полагаешь, что Он не вмешался бы, если бы это было не так?" А я, в свою очередь, конечно же, ответил бы тебе: "О да, Доминик, разумеется. Бог богословов - самый бдительный страж своих интересов и тонкий ценитель славословий. Он никогда не упустит случая хорошенько всыпать своим рабам, причём собственнорчно. Ведь Бог богословов - Сам Богослов и, согласно догмату, тоже един в трёх лицах: Закон, Судья и Палач". Обрати внимание, Доминик - я не богохульствую, я шучу. Ты сам мне это позволил. Я нарисовал тебе картинку твоего бога - ведь ты богослов. Но, поверь мне, я ничего не имею ни против тебя, ни против богословов вообще, ни даже против их бога. Я без колебаний допускаю, что всё это уместно и даже необходимо. Я только искренне сочувствую тебе, Доминик. Тебе придётся сжечь меня. Тебе совсем этого не хочется, а придётся. Ты - жертва своего бога-тирана. Не я, а ты. Я не прав?
     Епископ молчал. Что он мог ответить?
     - Но после того, что я сказал тебе сейчас, твоя совесть, Доминик, должна быть спокойна - с точки зрения богословия, это очевидная ересь. Меня следует сжечь трижды, тем более, что я монах.
     Глаза Изамбара сияли добротой.
     - Ты нарочно! Опять! - воскликнул епископ. - Зачем, Изамбар? Ну зачем ты так со мной? Я ведь тебе верю!
     - И правильно делаешь. Я шучу, но не лгу. Это разные вещи. А сейчас я расскажу тебе про Filioque, то есть про мой принцип, если ты ещё не уловил его. Говорить?
     - Я слушаю тебя с предельным вниманием, Изамбар.
     - Так вот, Доминик. Я сказал, что человек трёхмерного мира стремится к упрощению и мыслит всё более плоско, подобно тому, как я для наглядности сворачивал на своём чертеже плоскости в прямые, а прямую - в точку. Мышление человека подобно черчению. Геометрия, Доминик, это ещё и наука о мышлении, не даром она родила логику. Но если я как геометр помню об условности своих обозначений, ибо осознанно перехожу от плоскости к пространству и обратно, то плоскостное сознание, выстраиваемое богословами, безусловно и конечно. Третья составляющая триединства обречена на выпадение по причине того, что её нельзя опредметить, это - Дух. Я не богослов, Доминик, я математик, но по моему разумению Третье должно было быть Первым - его следовало бы поставить во главу угла именно как абстрактное. Но оно стоит Третьим и выпадает. Людям не хватает на него осознания. За Первым и Вторым стоят человеческие образы, за Третьим - нет. С другой стороны, как математик я опять-таки принимаю всякую данность, как условие задачи, которую должен решить. Я давно заметил, что жизненные задачи в принципе делятся на два вида: первые похожи на математические и решаются с помощью ума, решение вторых само по себе состоит в принятии данности - это задачи для человеческого сердца и духа. Данная задача уникальна; я представляю её как смешанную. Я расширяю своё сердце и принимаю то, чему оно противится, одновременно приводя в уме слагаемые к общему знаменателю (не почти опять за кощунство, Доминик, параллель Божественных Лиц с дробными числами - для меня это не менее естественно, чем образы Отца и Сына для человека, живущего заботами о семье и детях). И тогда, произнося славословие Пресвятой Троице, я воспеваю Три Божественные Тайны: Тайну Творчества, Тайну Воплощения и Тайну Любви, единые в бесконечном Боге. Я только прояснил для себя смысл, стоящий за образами, принятыми богословами. И получил Три основополагающих, составляющие Одно Целое; Три неотъемлемых друг от друга, взаимозаключающих друг друга, взаимопроникающих, равноцнных и равнозначных для человка и его мира. Теперь можно говорить об исхождении, и тут треугольник богословов как раз идеален, в отличие от моей модели. Равносторонний треугольник можно поворачивать, всякий раз убеждаясь в равноправности отношений его сторон: боковые исходят из основания к вершине, и каждая из боковых может быть принята за основание, свойства же останутся прежними. Утверждения, что из Божественного Творчества исходит Любовь, и из Воплощения исходит Любовь, и из Воплощения вытекает Творчество, и из Любви - Творчество, равно как из Любви проистекает Воплощение, и из Творчества - Воплощение - все эти утверждения будут неложными; они отражают взаимоотношения Трёх в Одном, качества Триединства, выявленные геометрически в любимом богословами равностороннем треугольнике. А теперь вернёмся обратно к образам Отца и Сына. Если от Отца и Сына исходит Святой Дух, то от Сына и Святого Духа - Отец, от Отца и Святого Духа - Сын. Во-первых, обрати внимание на вторую формулу. С точки зрения мистической, то есть исходя из догмата о Троице, она верна. И исторически она тоже верна - Иисус Христос на земле проповедует и воплощает Волю Отца, и Дух Святой подобным же образом благовествует устами апостолов. Но исхождение Отца от Сына и Духа нарушает иерархический принцип. Вопреки собственному догмату, богословы не рискуют вращать треугольник. Им важно, чтобы Отец стоял на первом месте. Это - столп, на котором зиждется власть, авторитет, закон. Сын подчиняется Отцу, но не наоборот. Это патриархат, Доминик. Ни о каком равноправии не может быть и речи. Отец всё равно главный. А где есть главное, там будет и второстепенное. Сын - посредине. Дух - везде. Он исходит, но очень незаметно, из бесконечности и в бесконечность. Он "дышит где хочет", потому что людям не удалось Его опредметить и вписать в свою модель мира. Он - истинный Бог, а не способ восприятия Бога. Благодаря Его пронизывающему присутствию в Триединстве за образом Отца действительно стоит Творец, а за образом Сына - Человек, переполненный бесконечным Богом и сливающийся с Ним в неделимое Целое. Неделимое! Filioque, Доминик, это разделение!
     - Подожди, Изамбар, ты потерял логику! Ты противоречишь себе очевиднейшим образом! Только что ты манипулировал треугольником и подробно раскладывал, что из чего в нём исходит, а теперь одним словом сводишь на нет все свои выкладки.
     - Я манипулировал треугольником как геометр, - преспокойно заметил Изамбар. - И обратил твоё внимание на то, что у богословов такие манипуляции не приняты. С их стороны это тоже умолчание. Мы квиты.
     - Извини, Изамбар, но, по-моему, это тот случай, когда шутки неуместны. Когда ты вылез из ямы, тебе было совсем не до шуток, - сказал епископ почти раздражённо, и тут же устыдился своих слов, снова встретив в глазах математика предельную ясность и чистоту.
     - Естественно, Доминик. Ведь меня били. И позаботились о том, чтобы мои раны не заживали, но продолжали болеть. И всякий раз, когда мне велели подняться наверх, меня снова били. Прежде я лишь догадывался, что такое боль. Теперь знаю. Это встреча с бесконечностью, Доминик. Человек, ограниченный плотью и замкнутый в мире конечных объектов, боится бесконечности, ибо его разум её не приемлет, так же, как его плоть не приемлет боли. И если нужно, чтобы кто-то перестал шутить, достаточно причинить ему боль и внушить то, что считается серьёзным и конечным. Юмор - это щит. Боль его разбивает. Она погружает человека в плоть, а его ум сплющивается, становится плоским. И тогда человеку говорят: "Вот видишь, всё, что было прежде - не в счёт. Сейчас ты знаешь, что ты есть на самом деле. Ты просто кусок мяса, который мы можем резать, рвать, изжарить на медленном огне. Разве тебе не ясно, что ты заблуждаешься? Если бы это было не так, справедливый Бог не предал бы тебя в наши руки". И человек, как правило, соглашается - ведь он не может бороться с болью, потому что она есть проявление бесконечности по отношению к конечному телу. Ты знаешь всё это гораздо лучше меня, Доминик. Ведь ты епископ и богослов. Но со мной получилось иначе. Математика научила меня принимать бесконечность. В геометрии любое построение можно рассматривать и как движение точки относительно плоскости, и как перемещение плоскости относительно точки; стереометрия же позволяет проследить такое количество вариантов, каждый из которых может быть принят как допустимая модель логического хода, что в моём сознании уже нет ничего окончательного. Так мой разум защитил себя от себя самого и давно уже не противится непостижимому. Я не могу отождествить себя с моим конечным телом. Я доверяю бесконечному Богу всем своим существом, и существо моё приемлет боль и смерть, потому что таков путь человека: должно изжить в себе конечное, дабы вернуться к Началу. Иисус Христос прошёл этот путь для нас и умер на кресте. Само воплощение Христа уже есть распятие. Человеческое тело можно условно изобразить как точку пересечения времени и пространства. Бесконечный, бессмертный Дух распят на смертном теле. Мы все так созданы. И мы все умрём. Это данность.

Содержание 6 7 8 9 10 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Страница № 10 11

Повесть "Другое время" публикуется в сокращении.
Автор готов рассмотреть любые предложения относительно издания этой книги.

web design by Alex Wave

Сайт создан в системе uCoz