Miromania

Иванна Жарова

Другое время

= ИЗАМБАР =

Повесть

Страница № 13

      Сам Иисус сравнивает Себя с зерном, которое умирает, чтобы родились зёрна новые. В трёхмерном мире женское начало как отдающее и рождающее непрестанно приносится в жертву и попирается. Но Иисус открыл людям великую тайну: последние станут первыми. Это тайна Бога. Она непостижима, но сама мысль о безмерности божественного смирения, отдающего и рождающего, умирающего в одном и воскресающего умноженным, уже одна мысль о смирении Творца перед творением способна освободить ум от человеческих образов Бога, рождённых рабским страхом и честолюбивой мечтой о безграничной власти. Этой мысли достаточно, чтобы лишить мужской "самоцентризм" его довлеющего качества и восстановить первоначальную божественную гармонию человеческого существа. Эта мысль не нуждается в математическом доказательстве, хотя её доказательство лежит в основе всего творения - она воплощена Самим Христом.
     Изамбар, по всем признакам, говорил на этот раз совершенно серьёзно; его озорное веселье плавно перетекало в тихую радость. Человек впечатлительный непременно решил бы, что вдохновенный мистик пребывает в благодати у Бога. Но епископ думал о другом. Слушая откровения математика о таинственной божественности женского начала, монсеньор Доминик вспомнил притчу о влюблённых, с которой Изамбар начал.
     - Послушай, - не без укола заметил епископ в конце концов, - я всегда полагал, что в монахи идут прежде всего затем, чтобы не думать о женщинах и забыть о них вовсе.
     - А я полагаю, что люди идут в монастыри, если они идут туда по доброй воле, как раз за утраченной полнотой. Это значит, что они уже не считают себя мужчинами или женщинами, но хотят найти в самих себе гармонию и единство женского и мужского, ибо только тогда, в полноте человечества, открывается человеку Бог, абстрактный, бесконечный Тэос. Понимаешь, о чём я? Людей учат звать Бога Отцом, руководствуясь богословской аксиомой о человеческом богоподобии. Но я сразу ставлю под сомнение истинность обратного утверждения. Не Тэос конечен и вместим в образ отца, но человек абстрактен и не тождественен своей проявленной форме. Человек - маленькая Вселенная, бесконечен в своей полноте, подобно Самому Тэосу. Но Тэос можно созерцать лишь опосредовано, в проявлениях. Я пожелал вернуться к утраченной пятимерности и золотой пропорции женского и мужского в себе самом и стал монахом. Я изучал геометрию, и через геометрию я созерцал Тэос. Я созерцал Его непрестанно, учась видеть во всём и воспринимать через всё…
     Монсеньор Доминик вспомнил органиста, считавшего Изамбара воплощением чистоты. Как бы там ни было, а по епископским понятиям монах, обожествляющий женское начало, не мог не вызывать подозрений. "Эстебан ошибается, - почти с абсолютной уверенностью думал епископ, - Изамбар - не ангел. У него были женщины. Наверное, какая-нибудь не очень удачная любовь побудила его искать утешения в геометрии, в Логосе и Тэосе". И объяснение успокаивало монсеньора Доминика. Оно ведь было таким земным и так быстро спускало образ загадочного монаха с небес на землю!

      А Изамбар продолжал излагать учение о гармонии и пропорции женского и мужского. Он начертил пифагорейскую пентаграмму, начав с вписанного в окружность правильного пятиугольника и в очередной раз восхитив монсеньора Доминика своим феноменальным глазомером.
     - Очевидно, что диагонали правильного пятиугольника образуют пятиконечную звезду. В то же время, в пятиугольнике образуются три равнобедренных треугольника: возвышенный в центре и два равные, прилегающие к нему с обеих сторон, с тупым углом при вершине, совпадающим с углом пятиугольника. Пятиугольник можно поворачивать - картина от этого не изменится, так как перед нами абсолютно симметричная фигура. Из построения видно, что пентаграмма образуется биссектрисами углов возвышенного треугольника (то есть такого, у которого углы при основании вдвое больше угла при вершине), а биссектрисы углов при основании возвышенного треугольника делят противолежащую сторону в крайнем и среднем отношении. Итак, лучи пентаграммы делят друг друга в пропорции крайнего и среднего отношения. При этом внутри пентаграммы снова образуется правильный пятиугольник, в котором можно построить новую пентаграмму. Очевидно, что построение можно продолжить и снаружи, и продолжать до бесконечности. Легко заметить, что сторона правильного пятиугольника, сторона вписанной в него пентаграммы и образованного пентаграммой внутреннего и пятиугольника также пропорциональны в крайнем и среднем отношении, а последовательность правильных пятиугольников и вписанных в них звёзд образует пропорциональный ряд крайнего и среднего отношения, который является бесконечной геометрической прогрессией. Отрезки пентаграммы связаны между собой всеми видами средних пропорций: как среднее арифметическое, среднее геометрическое и среднее гармоническое…
     Изамбар чертил, обозначал, выводил соотношения быстрее, чем говорил. Монсеньор Доминик едва поспевал за его мыслью.
     - Теперь ты убедился, что эта фигура буквально соткана из пропорции и пронизана гармонией. Пифагорейцы видели в ней символ самой Жизни, связь человека с природой, со всей Вселенной. Пентаграмма - это геометрическое отображение единства и взаимосвязи, полученное в результате деления углов правильного пятиугольника, которое даёт пропорцию такого отношения меньшего к большему, в какой большее относится к целому. Эта пропорция столь совершенна и гармонична, что я назвал бы её Золотой .Но попробуй перейти от геометрии к алгебре. На языке чисел моя золотая пропорция выразима отношением "двух" к "трём". Если пойти дальше, по пути уточнения, уместно принять данное отношение за дробь и буквально совершить аналитическое действие, которое, следует предположить, приведёт к вычислению коэффициента, позволяющего находить арифметически пропорциональные величины. Итак, разделим "два" на "три". Для этого числитель умножим на "десять", а полученный при делении результат на "десять" разделим; то же будем проделывать и далее, всякий раз возводя "десять" в следующую степень - во вторую, в третью, в четвёртую, в пятую… И убедимся, что процесс деления бесконечен. Решение данного выражения представимо неким явлением, называемым бесконечной периодической дробью, где "шесть" - "в периоде", то есть повторяется как число долей десятых, сотых, тысячных и так далее.
     - То есть как?
     - Да вот так, видишь?
     - И зачем тебе это понадобилось? - растерянно спросил епископ, пытаясь уложить в голове тот абсурд, что выстроился у него перед глазами длинным рядом изящных арабских шестёрок из-под танцующего пера математика.
     - Не мне, Доминик, - усмехнулся Изамбар. - Я геометр, мне это не нужно. А вот тебе, с твоей астрологией, деваться некуда. Иррациональные выражения неизбежны при алгебраических вычислениях геометрических соотношений. Астрология сродни астрономии, а это - космическая геометрия. В виду же её прикладных задач она не может обойтись без алгебраического анализа наблюдаемых пространственно-временных явлений. А когда имеешь дело с катетами и гипотенузами треугольников, да ещё сферических, когда тебе важен период обращения планеты вокруг определённого центра, когда приходится вычислять астрономические расстояния, извлечение неизвлекаемых корней и деление неделимых чисел как раз и дают необходимые коэффициенты, и чем точнее ты их вычислишь, тем более точные вычисления они гарантируют тебе в дальнейшем. Землемеры знали отношение периметра круга к его радиусу, позволяющее рассчитать площадь, ещё в глубокой древности, но приближённо. Для строительства и измерения земельных наделов точности до сотых долей вполне достаточно. А вот вселенские масштабы требуют уточнения как минимум до долей десятитысячных. Впрочем, данное отношение уточнил ещё Аристотель. Тригонометрией же всерьёз занялись арабы. По той причине, что прежде они занялись астрономией. В современных арабских книгах по алгебре иррациональные величины фигурируют наравне с рациональными, как того требует прикладная математика.
     - Эти книги здесь, в библиотеке? - встрепенулся монсеньор Доминик.
     Изамбар покачал головой:
     - Здесь собрано огромное количество старых книг. Они бесценны; многие из них уникальны… Но я говорю о книгах современных. Мне довелось читать несколько таких и даже владеть одной из них. Но если ты станешь расспрашивать меня дальше, Доминик, я тотчас же сошлюсь на своё условие…
     - Разумеется, Изамбар, я помню. Но может быть, ты всё же ответишь мне, куда ты дел ту книгу, собравшись в монастырь?
     - Я понимаю, на что ты намекаешь, - кивнул математик. - Разумеется, было бы логично пожертвовать её местной библиотеке. Монах ведь, как невеста, приходит в обитель с приданым. Но моё приданое - мои знания и мои руки. Я пришёл, как приходит деревенская бесприданница в дом богатого мужа - работать день и ночь. Ту книгу я подарил человеку, которому она нужнее, чем мне и местной библиотеке вместе взятым.
     - Ты подарил арабскую книгу? - ошарашено переспросил монсеньор Доминик. - Отдал задаром, просто так?!
     - Именно, - улыбнулся Изамбар. - Я знаю, что тот человек отдал бы за неё всё своё состояние. Но в том-то и дело, что состояния у него не было никакого, потому-то я и подарил ему книгу.
     Он устремил на епископа свои внимательные глаза. Теперь они были тёмными и серьёзными.
      - Книги, Доминик, должны попадать в руки к тем, кому они предназначены, - взгляд его стал испытующим и выразил сомнение. - Не знаю, подарил бы я эту книгу тебе…
     Епископ нервно заёрзал.
     - Бог-то с ней! - поспешил он увести разговор от скользкой темы. - Скажи лучше вот что, Изамбар: как быть с учебником по астрологии, который ты собственноручно перевёл с арабского на латынь? Ты утверждаешь, что в монастырской библиотеке собраны только древние книги. Этот учебник новый! Новее я не видел! Как он попал сюда - вот вопрос!
     - Этого я не знаю, Доминик. Но должен разочаровать тебя - книга старая, просто переписана не так давно. Оформление роскошное, но содержание безнадёжно устарело.
     - Каким образом?
     - Там есть ошибки. В астрологических таблицах. Я перепроверил и нашёл их.
     - Что-о? - епископ почувствовал, как его прошибает холодный пот.
     - В моём латинском переводе ошибки исправлены. Я даже написал в конце книги приложение, в котором объясняю причину ошибок в оригинале и подробно привожу свои вычисления. Говоря кратко, дело всё в тех же коэффициентах, выводимых из иррациональных соотношений. Я уточнил их. Для астрономических величин важно свести погрешности к минимуму, особенно же, если речь идёт о планетах подвижных, быстрообращающихся, наименее удалённых от Земли, таких, как Венера, Меркурий, а более всего - Луна.
     - Боже мой! - епископ схватился за голову. - Значит, в старых таблицах есть ошибки!
     - А как ты думал, Доминик? Потому-то в разных таблицах можно встретить разные данные: одни - более точны, другие - менее. Всё это ты можешь прочитать в моём приложении. Правда, если ты не знаешь современной арабской алгебры, многое для тебя будет непонятным.
     - Изамбар! - воскликнул монсеньор Доминик почти в отчаянье. - Если бы ты только знал, Изамбар, как это важно для меня! Я должен понять, во что бы то ни стало! Где мне взять арабские книги по алгебре, да ещё современные? Ради всего святого, Изамбар, объясни мне! Объясни мне, как исправлять эти ошибки! Мне нужна точность!
     - Разумеется, Доминик, - снова кивнул Изамбар согласно и успокаивающе, лаская собеседника понимающей улыбкой. - Разумеется. Я знаю. Ведь я обещал тебе эти объяснения в самом начале нашего разговора. Только прежде всё же позволь мне ещё немного геометрии. Ты должен простить мне, Доминик, столь длинное предисловие, но вне геометрии понятие Вселенной непостижимо. Тебя же, судя по всему, волнует не Вселенная, и даже не сами звёзды с их излучениями, а знаки Зодиака и проходящие через них планеты. Волнуют постольку, поскольку, по твоим понятиям, их движение напрямую связано с твоей судьбой, с твоими удачами и неудачами.
     - А разве это не так, Изамбар? - удивился епископ.
     - Если ты так веришь, для тебя это будет так. Я же верю в Живого Духа-Творца, в Живой Логос и Живой Космос. И я люблю Живую Землю, неотделимую от Космоса, от Логоса и от Творца. Для меня предсказывать будущее - значит красть у себя настоящее. Я доверяю Богу. И не ставлю оценок ни себе, ни другим. Откуда нам знать, что наши мнимые неудачи не окажутся самыми великими дарами нашему бессмертному духу, когда конечное будет в нас окончательно изжито?
     - То есть, ты хочешь сказать, что не желаешь разделять своё время на прошлое, настоящее и будущее? - сформулировал монсеньор Доминик.
     - Ты прекрасно меня понял, - подтвердил Изамбар.
     - Я отмечаю снова и снова - ты постоянно говоришь о неделимости: Божественных Лиц в Троице; мужского и женского в человеке; Земли и Неба в пространстве; прошлого, настоящего и будущего во времени. И вместе с тем уточняешь иррациональные числа, которые, по твоим же понятиям, и не числа вовсе! - сделал епископ новый выпад.
     - Я уточняю иррациональные числа лишь для того, чтобы убедиться в верности своих выводов, - Изамбар, казалось, не почувствовал укола. - Решиться всерьёз на разрушение структуры числа до бесконечности можно лишь абстрагируясь от божественного принципа симметрии и соразмерности, принципа гармонии, когда "из всего - Единое, и из Единого - всё". Ради чего? Быть может, ради встречи с бесконечностью? Нет! Ради практической выгоды, из стремления использовать непостижимое как нечто конкретное и конечное в конкретных и конечных целях! Использовать движение звёзд для предсказания удачи и неудачи в морских путешествиях, а затем - и в земной жизни вообще; использовать Тэос для утверждения деспотической власти, и притом патриархальной; использовать женское тело для удовольствия и воспроизводства, дарить, продавать и покупать за деньги, словно вещь; использовать весь мир, убеждая себя, что он для того и создан, хоть от такого использования мир становится всё более плоским и порабощает пользователей, делая их своими рабами. Вот куда ведёт абстрагирование от истинно абстрактного! Не даром богословы так часто увлекаются астрологией. Конечно, их можно понять: они ведь поклоняются не Тэосу, а символу власти и образу деспота, которому им страшно доверить свою судьбу. Я же предлагаю тебе вернуться к логическому первоисточнику, к геометрии, и немного поразмыслить о вероятных моделях мира. Только геометрия даёт возможность создания абстрактных, но не образных моделей, допуская визуализацию без опредмечивания. Мы с тобой рассмотрели античный символ гармонии, отражающий сущность человека и самой природы. Пентаграмма была у пифагорейцев тайным опознавательным знаком. Это планиметрическая фигура, но, несмотря на свою простоту, благодаря перечисленным мною чудесным свойствам, она удивительно точно и ярко отражает основы мира античного человека.

11 12 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Страница № 13 14 15 16

Повесть "Другое время" публикуется в сокращении.
Автор готов рассмотреть любые предложения относительно издания этой книги.

web design by Alex Wave

Сайт создан в системе uCoz