Miromania

Иванна Жарова

Другое время

= ИЗАМБАР =

Повесть

Страница № 40

      Казнь состоялась в три часа пополудни. Отцу Доминику, а в недавнем прошлом - просто Доминику, никогда ещё не доводилось видеть подобные зрелища. Дождливая ночь оставила дню в наследство не только слякоть, но и сырость: сырой воздух, сырой хворост, сырые поленницы… Огонь разгорался плохо. Всю площадь заволокло дымом. Люди чуть не задохнулись. Когда сквозь густые клубы дыма, наконец, начали прорезаться с шипением и треском и карабкаться по груде торчащих во все стороны сучьев острые языки пламени, бело-серая мгла немного рассеялась, стал виден высокий эшафот и его жертва. Она отчаянно рвалась во все стороны, намертво прикрученная к столбу верёвками. Чёрные космы стояли дыбом, выпученные глаза, полные ужаса и злобы, шарили по головам толпы. Ведьма то стонала, то пронзительно визжала, то выла по-волчьи, то ревела голодным медведем. Зрелище было душераздирающее и отвратительное, в равной мере унижающее человеческое достоинство и неграмотного мужика, и незаурядного мыслителя. А отец Доминик так любил разъяснять своей пастве достоинство народа Божия в очах Господних… Стоя в этой толпе, окутанный бесформенной серой массой её ужаса и брезгливости, он видел вместе с нею: в существе, что выло в огне, сидел целый легион бесов, и они сопротивлялись до последнего, не желая отпускать свою жертву.
     Пламя уже охватило ведьму с ног до головы, когда она отыскала безумными глазами священника, неудачно попытавшегося заступиться за неё перед крестьянами, и заорала охрипшим, срывающимся голосом: "Гнусный поп! Порази тебя сатана! Будь ты проклят!"
     Чудовищно искажённое лицо уже скрылось в огне, но долго ещё отец Доминик видел перед собой глаза, которыми смотрел на него сам ад, вынося ему свой приговор, и слова проклятья звучали у него в ушах, точно время остановилось.
     Скорчилось, почернело, высохло и рассыпалось тело, которое ещё недавно наполняла жизнь, костёр превратился в кучу тлеющих углей и обгоревших костей вокруг одинокого почерневшего столба, но это было уже неважно…
     Мрачный и суровый вернулся отец Доминик в свою деревню. Отныне в своём священническом служении он не находил ни радости, ни смысла - оно превратилось в бесконечную череду обрядов, в тяжкий долг, от которого уже некуда деваться. Говорил он по-прежнему умно, но сердце его молчало и оставалось холодно к собственным словам. Однако урок он усвоил: колдовство существует, мужики оказались умнее его, молодого самонадеянного философа. Излечившись от своего заблуждения, отец Доминик оглянулся вокруг новыми глазами и увидел, что весь мир, казавшийся прежде разумным и понятным, пронизан сатанинскими кознями. Тихой жизни приходского священника быстро пришёл конец. Успех сопутствовал отцу Доминику в его расследованиях, а церковные власти ценили его рвение всё выше и выше, пока, наконец, он не превратился в монсеньора Доминика, архиепископа города Долэна, столицы королевства, и в его руках не сосредоточилась власть не только духовная, но и светская.
     И вот, он железной рукой правил страной и народом, продолжая свою охоту на женщин, наделённых колдовской силой, обременённый долгом, ответственностью, множеством забот и обязанностей, с трудом выкраивая время для занятий астрологией и алхимией и находя отдохновение в богословских диспутах с еретиками, пока не встретил человека, рядом с которым вся его жизнь обращалась в бессмыслицу, в кошмарный сон, а логика - в детский лепет.
     Монсеньор Доминик вдруг сознался себе с безжалостной честностью, что ум его увяз в заученных схемах и почти окостенел. Тогда, давно, когда его звали просто Доминик, он смотрел на мир шире, мыслил свободнее. Он знал радость постижения. Забытый призрак того, другого себя, которым он давно уже не был, витал над ним всё время, с первого мига, как только он коснулся руками книг, вдохновлявших Изамбара, оставленных в них чертежей, задач и заметок.

Если бы можно было действительно вернуться назад! Доминик остался бы Домиником, и над его головой не прозвучало бы роковых слов, в сердце не вошёл бы леденящий смертный ужас, а жизнь не превратилась бы в бесконечную охоту и бегство от призрака…

      Монсеньор Доминик снова вспомнил о медноволосой женщине с трубным голосом. Он не помнил, как она умерла - лишь её саму. Незнакомое щемящее чувство всколыхнулось в нём, и он подумал о том, что Изамбар до сих пор любит её…
     - Неужели ты простил? - прошептал епископ снова.
     - Не бойся меня, Доминик. Вспомни лучше наш уговор: ты кое-что обещал мне, - голос прозвучал мягко, но заставил епископа содрогнуться.
     - Да, десять женщин, которых я помилую, - поспешил согласиться он. - Будь спокоен, Изамбар, я не забуду.
     - А остальные? - спросил вдруг монах тихо и вкрадчиво.
     - Остальные?..
     Монсеньор Доминик ждал объяснений, но их не последовало. Дождь за окном лил тише. Тьма начинала редеть - епископ стал смутно различать в ней неподвижный силуэт - он был совсем рядом.
     Как быстро пролетела ночь! Так и жизнь человеческая пролетает птицей по небосклону; оглянуться не успеешь, а она уже исчезает за горизонтом, и её не догнать - лишь скользнула по земле стремительная крылатая тень, не оставив следа.
     Бледнели сумерки. В предрассветной тишине гулко падали в лужи прощальные дождевые перлы. Всё отчётливей вырисовывалась возле монсеньора Доминика сжавшаяся в комочек маленькая фигурка. Под пристальным взглядом, силившимся запечатлеть её навсегда, впитать в себя, как почва - воду, фигурка зашевелилась, разомкнулись сцепленные пальцы, ладони легли на солому, ноги спустились на пол. Два шага - и Изамбар уже у окна.
     - Доминик! Смотри…

      В зеркальную гладь, разлитую по всей садовой дорожке, смотрелись мокрые кусты шиповника и светлеющее небо, и в нём угасала последняя звезда. Откуда-то сверху упала капля - ясная картина всколыхнулась и пропала, уступив место разбегающимся кругам. И один из смотрящих ждал, когда гладь вновь успокоится и прояснится, чтобы уловить прощальный отблеск умирающей звезды, а другой видел всестороннее расширение неделимой точки, рождение новых миров, многомерных, таинственных, бесконечных…
     За первой каплей явились вторая и третья. Миры рождались и множились, росли и расширялись. Лицо воды морщинилось, по нему бежали волны. Когда движение, наконец, успокоилось, звезда уже растаяла в свете утреннего неба. Отчего-то епископу подумалось, что, лёжа в зловонной яме, Изамбар видел её каждую ночь. Ночи тогда стояли, как нарочно, такие ясные…
      Туда, где прежде отражалась угасшая звезда, упала ещё одна капля. Глубокий, гулкий звук раздался в ушах у монсеньора Доминика, словно удар дальнего колокола, а на месте падения капли появилось лицо. Епископ не успел узнать его - оно превратилось в другое, тоже смутно знакомое. Лица менялись так быстро, как бежали по воде кольца волн, и с рождением каждого круга появлялось новое. Лица старые, молодые и почти детские, горделиво красивые и жалко уродливые, одутловато глупые, тонко вычерченные, лица испуганные, презрительные, молящие и хитрые, суровые и искажённые страданием, гневные и кроткие, и все - женские. Как их было много! Ни один человек не смог бы удержать в своей памяти столько! Монсеньор Доминик не назвал бы их по именам, даже если бы от этого сейчас зависело его собственное спасение. Он мучительно силился, напрягая ум, но они неслись неумолимо стремительно, и каждое - целая жизнь, сжатая в мгновенье, судьба и бесконечный мир. Яркой кометой промелькнуло среди них то единственное, которое он узнал несомненно, с медными волосами и вызывающим взором ярко-зелёных глаз, вновь уступив место потоку других, нескончаемому и сплошному, каким казался ночной дождь, - епископский разум захлёбывался и тонул в нём, словно в бушующей, вышедшей из берегов стихии, лица и образы увлекали его с собой, подобно поющим сиренам, и ему уже слышался неодолимый зов, звук захватывающий, чудовищный и дивный, чистый и властный, и за ним вставали вспенившиеся волны и летящие по ветру пряди, дыхание свежести и едкий дым, коралловые рифы и острые огненные языки…
     " Доминик! Доминик!"
     Стихия отступила, но звук… Тот же властный зов! Это был голос Изамбара!
     "Подари мне их всех, Доминик", - сказал голос.
     "Как?" - беззвучно спросил епископ и с усилием поднял глаза.

На ключице у Изамбара сидела маленькая серая птичка. Цепко обхватив лапками острую кость, обтянутую тонкой бледной кожей, чуть склонив набок головку, она смотрела на монсеньора Доминика по-человечески осмысленно и очень строго.
- Скажи, Доминик, ты мог бы пойти со мной туда, куда я отправлюсь сегодня?

Две пары глаз держали его на прицеле, птичьи и человеческие. Епископское молчание вытянулось в вертикальную плоскость, отгораживая его от задавшего вопрос. И вот уже перед ним - зеркальная гладь и отражённый в ней образ. Новая капля падает в воду - образ расплывается и исчезает вместе с зеркалом. Исчезает и сама вода, превращаясь в туман.
Но нет, это дым! Густой, горький, удушливый дым. Он застилает всю поляну, ползёт по траве, клубится до самого неба. Нет! Монсеньор Доминик уже видел это однажды, наяву! Он не хочет переживать снова ужас, в котором нет его вины. Ведь Изамбар сам сказал, что нет!

      "Нет!!!" - кричит епископ, мечется, падает с постели и проваливается в серую пустоту, туда, где нет ничего, кроме давно остывшего пепла.
     "Изамбар! - зовёт он снова. - Изамбар! Спаси меня! Всё что угодно, только не оставляй меня здесь!"
     "Доминик, ты пошёл бы со мной?" - слышит епископ, прекрасный, тёплый голос, единственно родной во всём мире, голос, который любит, которому не хочет, не хочет, не хочет противиться!

Изамбар стоит у окна своей кельи, заворожённо глядя, как падают в разлитую по садовой дорожке водную гладь редкие капли, как бегут круги, переливаясь всеми цветами радуги. Он стоит там и теперь, стоит и смотрит, как нежится на земле рассветное небо, сияя всё ярче золотом и пурпуром зари, как рождаются Вселенные, бесконечное множество миров, чутко слушает, как они начинают жить и звучать. Живые миры и встающее солнце отражаются в его зрачках. Душа его дивится и радуется. Как чиста омытая земля! Как легко дышать! Окно кельи выходит на Восток. Изамбар стоит там всегда и всегда встаёт солнце. Он вечно созерцает рождение нового: нового дня, новых сфер, новых Вселенных. Созерцает и ждёт Доминика. И с ним - его маленький пернатый страж.

"Изамбар! - говорит Доминик. - Я пойду с тобой".
И далеко-далеко, будто на другом конце земли, поёт петух.

Конец третьей части

35 36 37 38 39 ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Страница № 40 Эпилог
Содержание

Повесть "Другое время" публикуется в сокращении.
Автор готов рассмотреть любые предложения относительно издания этой книги.

web design by Alex Wave

Сайт создан в системе uCoz